Возвращение к жизни. Некоторые воспоминания о реорганизации абхазских школ
Есть абхазская поговорка, гласящая о том, что, «не рассказав начала, не расскажешь и конца»: грузинизация абхазских школ была подготовлена заранее, за несколько лет до их закрытия.
Сделано это было ненасильственно и внедрялось как "лучшее" для нас (абхазов). Один из методов подобного перехода заключался в переводе абхазской письменности, функционировавшей тогда на основе латиницы, на грузинскую графику. Было также найдено оправдание подобного «удобства» - якобы, в последующем это облегчило бы для нас изучение грузинского языка. По этому поводу М.К. Делба писал: «В 1938 году был введен новый абхазский алфавит, основанный на грузинской графике. Новый абхазский алфавит, основанный на грузинской графике, удобен и легко усваивается нашими детьми. Алфавит этот сыграл большую положительную роль при переводе обучения абхазских школ на грузинский язык» (М.К. Делба. К вопросу изучения языка, истории абхазов. Сухуми, 1951 г.). Так и случилось: после смены алфавита, нам ввели изучение грузинского языка.
В год, когда одна из нас оканчивала школу, из Тбилиси приехала комиссия, которая должна была установить - насколько хорошо мы изучаем грузинский язык. И, как бы в силу некоего предчувствия, большинство из нас в один голос решительно заявили, что мы ничего не знаем.
«Как это вы не знаете? Вы хорошо знаете грузинский», - пытались они лукавить, обмануть нас, но кого это волновало? Мы, подобно якорю, который держит корабль на одном месте, уперлись и говорили, что не знаем даже того, что мы знали. Тех, кто учился классами младше нас, перевели на обучение на грузинском языке, оставив абхазский язык и литературу в качестве отдельных предметов. Студенты Сухумского педагогического института, в который мы поступили, преимущественно были грузинами. Общие собрания к тому времени уже проводились на грузинском языке, а тем, кто пытался говорить по-русски, как правило, не давали слова.
Помнится, как-то на одном из собраний Алексей Джонуа говорил на абхазском языке. Какой же гвалт подняли тогда присутствовавшие. Чем громче он пытался говорить, тем громче шумела аудитория, становясь похожей на гудящее осиное гнездо.
Хотя из-за шума мы толком не расслышали, о чем он говорил, шум от аплодисментов небольшой группы абхазов звучал в помещении подобно грому.
В те тяжелые годы для всех нас, для всей абхазской молодежи было поддержкой и вдохновением звучание абхазской речи в спектаклях абхазского драматического театра. Эти спектакли объединяли нас, абхазов, и были сродни большим праздникам. Удивительно, что абхазская труппа, состоявшая всего из одиннадцати человек, ничем не уступала любой другой, более многочисленной и обеспеченной труппе. И мы понимали, сродни какому героизму была такая деятельность и какие мытарства им приходилось претерпевать! Какого труда абхазской труппе стоило подобрать костюмы: им не давали денег, необходимых для организации постановок. Им приходилось переделывать уже ненужные, сшитые для грузинских спектаклей костюмы, чтобы использовать для своих постановок. Разве возможно забыть, какие трудности они испытывали, чтобы не дать забыть, говоря словами Гарсиа Лорки, о том, что «народ, не имеющий театра, не народ»? Подобным образом и многие другие представители абхазской интеллигенции вставали на борьбу, каждый на своем поприще.
От имени всех последующих поколений мы кланяемся перед вами, наши великие актеры, за то, что в те сложные, тяжелые времена вы не дали погаснуть пламени очага абхазского театра и, не жалея себя, пронесли его сквозь все невзгоды до наших дней! Мы кланяемся перед вами, наши газеты и издательство, которые не прервали своего труда, несмотря на все трудности! Мы кланяемся перед тобой, абхазская наука, которая столько претерпела во имя того, чтобы поведать правду в своих трудах и начинаниях! Мы кланяемся вам, следующие поколения, за то, что вы сберегли и приумножили созданную нашим народом великую культуру. Может, мы не сможем достичь большего, может, не сможем воздать вам, как положено, но мы кланяемся перед вами!
История не забудет того, в какие сложные времена жил абхазских народ и какие бедствия ему пришлось пережить! Как сложно было сохранить эти крупицы абхазской культуры и сохранить их до прихода новых поколений! Эта борьба впечатляет каждого, кто узнаёт о ней. Эта борьба не могла оставить равнодушным любого человека, в котором есть хоть толика совести, в котором бьется живое сердце, - та борьба против грузинского шовинизма, в которую вступил этот маленький, всего с горсточку, народ, половина которого и так уже была истреблена.
Осенью 1947-го года в рамках научной экспедиции, в Сухум прибыла делегация языковедов из Москвы, из Академии Наук, в составе таких ученых, как профессора Н.Ф. Яковлев, В.И. Абаев и Г.П. Сердюченко.
Н.Ф. Яковлев и Г.П. Сердюченко имели большой опыт на поприще абхазоведения и изучения абхазского языка. Так, Н.Ф. Яковлев в двадцатых годах часто приезжал в Сухум, в АбНО - Абхазское научное общество, известное сегодня как место, где зарождались корни Института абхазского языка, литературы и истории. Яковлев знал о положении абхазов в то время, поэтому был удивлен увиденным сейчас. После некоторых расспросов он и его друг, видимо, неудовлетворенные полученными ответами, решили обратиться к кому-нибудь другому, к доверенному человеку. Друзья посетили учителя Лыхненской школы, работавшего ещё со времен войны, П.С. Шакрыла. Н.Ф. Яковлев и П.С. Шакрыл были хорошо знакомы и много работали вместе, когда Шакрыл был ученым секретарем АбНО. Разумеется, их разговор носил доверительный характер. Гости были опечалены увиденным. Но это были времена, когда могли снимать с места целые народы и переселять, и одному человеку было трудно вставать на защиту всего народа. Но, несмотря на все препоны, находились отважные люди, которые поднимались на защиту правды. Таким был и профессор Г.П. Сердюченко. Вернувшись в Москву, он написал письмо обо всём увиденном и отправил его в отдел науки ЦК ВКП(б). Тогда этот отдел возглавлял Юрий Жданов – сын А.М. Жданова. Удивительно, что он боролся против политики извращения истории, проводимой его отцом. В то же время одним из секретарей ЦК был Алексей Алексеевич Кузнецов, вокруг которого сплотилась группа таких же, как и Юрий Жданов, людей.
Ю.А. Жданов и Г.П. Сердюченко открыто рассказали А.А. Кузнецову о тяжелой ситуации, в которой находился абхазский народ, а также передали ему письмо, составленное Сердюченко. Вскоре за этим представители абхазской интеллигенции Г.А. Дзидзария, К.С. Шакрыл, Б.В. Шинкуба составили письмо против проводимой в Абхазии национальной политики и направили его в Москву, поручив это дело Б.В. Шинкуба. Составители письма также посоветовали ему уточнить у Г.П. Сердюченко, на чье имя лучше будет направить письмо и другие детали.
Г.П. Сердюченко сообщил им, что лучше всего будет доставить письмо А.А. Кузнецову, которого он уже ввёл в курс дела. Он приложил также небольшое письмо от своего имени с просьбой, чтобы письмо абхазской интеллигенции было добавлено к имеющимся материалам по вопросу о положении абхазского народа.
О том, что впоследствии случилось с авторами вышеуказанного письма, известно всем. Относительно недавно стала известна судьба А.А. Кузнецова и нескольких его друзей, бросивших вызов политике Сталина – в конце 1950-го года все они были приговорены к смерти.
Согласно материалам, которые теперь оказались в открытом доступе, можно понять, что их «вина» была в том, что под видом научной деятельности они посмели противостоять проводимой национальной политике. Однако, чтобы не затягивать повествование, мы здесь не будем развернуто писать о взаимосвязи всех этих событий. Но надо отметить, что до смерти А.А. Кузнецова и его товарищей, в первой половине 1950-го года, в мае, была проведена дискуссия, посвященная вопросом языковедения. Начало ей было положено выступлением А.С. Чикобава, известного изучением кавказских языков, в газете «Правда» - на столь высокую трибуну его возвел Берия.
Основным вопросом дискуссии была критика теории Н.Я. Марра. Конечно, Н.Я. Марр не был непогрешим, но, что странно, разговор шел о тех его концепциях, от которых даже он сам уже отказался. К участию в дискуссии не были допущены как те, кто считал себя учениками Н.Я. Марра, так и те, кто таковыми себя не позиционировал, в частности видные исследователи кавказских языков Н.Ф. Яковлев, Г. П. Сердюченко и другие. К тому времени они уже были освобождены от своих должностей. Центр изучения кавказских языков был перенесен в Тбилиси и переименован в Центр изучения иберийско-кавказских языков.
Наименование «иберийско-кавказские» подразумевало придание этим языкам родства с древними картвельскими языками. С этой концепцией Н.Я. Марр не был согласен, о чем писал М.К. Делба: «Язык и историю абхазов Н.Я. Марр по преимуществу изучал в отрыве от общей истории грузинского народа. А между тем абхазы, как грузинские племена, на протяжении всей истории были неотъемлемой частью грузинского народа и Абхазия была и является неотъемлемой частью Грузии не только политически, но и по своему составу. О родстве грузинского и абхазского языков… говорят исследования выдающихся советских ученых Арн. Чикобава, крупного знатока абхазского языка, доктора филологических наук. К. Ломтатидзе» (из вышеупомянутого труда М.К. Делба).
В Тбилисском университете читали курс лекций, основанный на этой концепции, шла пропаганда среди абхазов, адыгов, кабардинцев и прочих «потомков иберов», учившихся на филологическом факультете.
В 1952 году абхазский народ столкнулся с одним из наихудших проявлений грузинского шовинизма в части борьбы с языком: в огрузиненных абхазских школах убрали из программы уроки абхазского языка и литературы. Правда, учителям “было позволено” проводить эти уроки бесплатно в частном порядке - где хотят и как хотят.
Но ведь и это чего-то стоило! Несмотря на все препоны, встав плечом к плечу со своими учениками, продолжали вести свои уроки абхазского языка и литературы учителя, имевшие статус заслуженных в Грузинской ССР - Давид Харитонович Барцыц, Платон Семенович Шакрыл и другие.
К этому времени мы уже окончили институт и поступили в аспирантуру, но тогда, первого сентября, когда был объявлен этот закон, мы находились дома в Лыхны. Тот день навсегда остался в нашей памяти. К обеду из школы вернулся наш отец, на нем не было лица. Наша мать сразу поняла, что произошло что-то страшное. “Что случилось? Кто-то умер?” - встретила она его вопросом. До самой смерти она всегда ждала хоть каких-то вестей о своем пропавшем без вести единственном сыне Варламе. Пока не приходили письма с извещением о смерти, в людских сердцах всегда жила небольшая надежда. Когда она поняла, что сейчас речь о другом, она спросила, не погиб ли кто?
“Разом весь народ наш хотят погубить”, - ответил отец.
“Переселяют нас?” - спросила мать, на что он ответил: “Возможно, это было бы лучше”. “Так что же хуже этого они могли придумать?” - растерянно расспрашивала она нашего отца.
Тогда он рассказал нам, что в деле лишения нас нашего языка, уничтожения нас как народа была поставлена последняя точка - убрали преподавание родных языка и литературы в школах. Весь день дома было такое настроение, словно кто-то умер. На следующий день мы должны были отправляться в Москву. Собравшись утром, мы сообщили родителям, что решили написать письмо на имя того, по чьей вине наш народ находится в таком плачевном положении, на имя “нашего великого вождя” Сталина. Отец оторопел, а мать украдкой поглядывала на него, ожидая, что же он скажет. Некоторое время наш отец сидел молча. Затем, словно из склепа, раздался его голос: “Из-за этого мы уже одного потеряли, теперь и оставшиеся намереваются идти следом… Что поделать, раз такова наша доля”.
Говоря “мы уже одного потеряли”, отец подразумевал своего младшего брата Куацию, с которым он пару лет назад общался по поводу письма, которое тот со своими друзьями отправили в Москву. После этого ему (младшему брату) пришлось покинуть Абхазию и уехать на Северный Кавказ, не имея возможности вернуться обратно. Может быть, он уже навсегда расстался с родной землей.
Безусловно, наши мать и отец намного лучше нас понимали, кто такой Сталин и на что он способен, но, даже если мы не смогли бы защитить абхазский народ, мы не могли просто оставаться в стороне - пропадать так пропадать. По приезде в Москву мы написали письмо и показали его некоторым нашим близким друзьям. С ним мы отправились к нашему учителю, который переживал наше несчастье вместе с нами, к Г.П. Сердюченко.
Когда выяснилось, что мы собирались предпринять, он был недоволен. Он пытался отговорить нас от этого. Однако, увидев наш решительный настрой, он сказал: “Может быть, ваша участь будет иной» - и прочел наше письмо. Подумав, он подсказал нам подготовить ещё одно письмо, на основе нашего, на имя секретаря ЦК Г.М. Маленкова. Затем письма надлежало поскорее отправить на имена Сталина и Маленкова, к скорому XIX съезду партии. В конце каждого письма он посоветовал нам добавить приписку, что отправлено два письма: в письме на имя Сталина было добавлено, что подобное, но более обстоятельное письмо отправлено Маленкову; в письме Маленкову было указано, что более короткое письмо отправлено Сталину.
Только сейчас мы понимаем, для чего это было нужно. Говорить не приходится, что Г.П. Сердюченко знал о настроениях в верхах. Знал он и то, что, пользуясь ослабевшим здоровьем Сталина, Маленков и Берия борются за власть над государством. Отметим, что подготовка проведения XIX съезда тогда была поручена Маленкову и что он же был председателем. На тот момент Сталин уже перенес один инсульт, здоровье его было слабым, до его кончины оставалось всего несколько месяцев. XIX съезд партии проходил в октябре 1952-го года (Сталин умер в марте 1953-го года). Сердюченко, конечно, понимал, что письма, которые попадут на съезд, не пройдут мимо Маленкова. Но это в случае, если письмо, написанное на имя Сталина, достигнет своего адресата. Однако, учитывая связь Абхазии и Грузии и связь Берии с Грузией, он (Берия) мог отложить письмо “на рассмотрение”. Может быть, поэтому Сердюченко навел нас на мысль об этой приписке, чтобы письмо, попав к Маленкову с припиской-напоминанием о том, что есть другое письмо, предназначенное Сталину, не попало бы в руки Берии. Возможно, Маленков сам забрал письмо, адресованное Сталину... кто знает.
…Как бы там ни было, вскоре мы узнали, что письмо достигло своих адресатов. Маленков передал Сталину адресованное тому письмо. Он также направил оба письма в Отдел школы ЦК для разбирательства сути дела. С того момента и далее вопросами, указанными в наших письмах, занимался заместитель заведующего Отделом школ ЦК ВКП(б) КПСС Илья Кириллович Страхов. С ним у нас было множество разговоров о положении, в котором оказались абхазы. Нашлись, однако, среди абхазов и те, кто выступил против того, чем мы занимались, но здесь мы не будем останавливаться на этом. Мы попросили отправить в Абхазию комиссию для прояснения ситуации на местах, чтобы увидеть, выступит ли сам народ против нас, тогда вам и судить.
Так или иначе, дело протянули нерешенным до 1953-го года. 1953-й год, как известно, стал годом смерти “вождя всех народов”, годом, когда умер Сталин и был разоблачен Берия. Мы сразу же позвонили занятому нашими вопросами И.К. Страхову, чтобы спросить, насколько теперь больше шансов уладить наши дела. По правде говоря, он удивился нашим надеждам. Многим было невдомек, как были связаны наша, абхазов, судьба и злодеяния Берии. Возможно, что он доложил о нашем разговоре своему начальству, но через полчаса он сам позвонил нам и пригласил в ЦК. Там он рассказал нам, что для решения вопросов, поставленных в наших письмах, была создана комиссия, которая будет направлена в Абхазию. Так и получилось, в августе 1953-го года от ЦК в Абхазию приехала комиссия, возглавляемая самим И.К. Страховым.
Попутно хочется отметить, что в воспоминаниях Т.Д. Гулиа под названием “В те тяжелые дни", опубликованных в третьем выпуске “Аидгылара”, не совсем точно изложены детали тех событий, о которых мы говорили выше. Так, автор пишет: “В 1954-м году вопрос абхазского языка вновь стал актуален… когда дочери Платона Шакрыл - Тамара и Екатерина ездили в Москву по поводу абхазского языка”, – на самом деле, абхазские школы возобновили свою работу именно в 1954 году.
Надо отметить, что вопросы, касавшиеся абхазов, озвучивались и до нас. Наше письмо было отправлено в 1952 году, а в 1953-м в Абхазию прибывает комиссия от ЦК, которая изучает ситуацию, затем передает результаты своих исследований в ЦК, после чего абхазские школы вновь открывают свои двери, а также был открыт первый курс абхазского педагогического училища (среди поступивших тогда были Мушни Ласурия, Гриша Смыр, Арда Лакоба и другие). Будущая подмога абхазскому театру, были допущены к поступлению в Тбилисский театральный институт (сейчас их имена известны всем)... это такие артисты, как Чинчор Джения, Мажара Зухба, Сергей Сакания; для создания основы для филологического факультета в наш педагогический институт были приняты десять студентов (среди поступивших тогда были Яша Губаз, Вася Сангулия, Владимир Ардзинба, и другие). В 1954-м году мы находились в Москве, где учились в аспирантуре, после окончания которой одна из нас осталась работать в Москве, а в Абхазию вернулась только к концу 1955-го. Нам кажется, что неточность у Т.Д. Гулия возникла оттого, что в годы войны абхазская школа в Сухуме была закрыта, а абхазские дети учились в разных русских школах. В здании абхазской школы была открыта чисто грузинская (а не огрузиненная) абхазская школа. В 1953-54 учебных годах, когда шла реорганизация других абхазских школ, эту оставили как есть - грузинской школой. Абхазские дети, жившие в Сухуме, остались без школы. Когда мы услышали об этом в 1954 году, вновь встал наш вопрос о судьбе абхазских школьников, и у нас опять состоялся диалог с И.К. Страховым. После этого, в 1954-55 учебных годах, абхазских детей собрали в третьей русской школе, где начали проводить уроки абхазского языка. Эти уроки проводились чаще всего после окончания всех прочих, потому что учеников было мало, они не могли заполнить один класс, и им приходилось ожидать завершения других занятий.
Вновь встал вопрос о воссоздании абхазской школы в нашей столице. Но учащиеся этой школы не спешили покидать свои помещения. Тогда шло строительство нового здания школы, ставшей впоследствии первой грузинской. За неимением прочего, нам предложили это здание под школу. Мы запротестовали: мы должны иметь свою, абхазскую народную школу, которая стала бы для нас чем-то вроде памятника. После этих событий, в 1955-1956 гг., нам отдали старое здание, и в Сухуме открылась абхазская школа.
… Безусловно, хотя есть много аналогий между тем временем и нынешним, есть, однако, и множество различий. Тогда разрозненных представителей нашего народа никто ни о чем не оповещал. Состряпанные тайно решения вытаскивались на свет и обрушивались на головы простого народа. Некоторые абхазские “чиновники” совместно с грузинскими шовинистами находили этому наскоро выдуманные причины, чтобы оправдать перед народом эти “полезные” инициативы. Сегодня, конечно, грузинские шовинисты не могут пользоваться этими же аргументами, не могут так же обманывать людей, не могут больше скрывать свои истинные цели: Абхазия - прекрасная страна абхазов - должна оказаться в их руках, в их власти. Но добиться этого одной силой, войной они не могут: нет у них возможности противостоять силам, следящим за соблюдением прав каждого народа. Им понадобились аргументы, которые не вскрыли бы сразу их агрессивные планы, их нравы. Для этого они измышляют новые “концепции”. Так, одной из таких концепций является утверждение, что хозяевами на этой земле являются грузины, а не абхазы. Чтобы придать этому некоторую убедительность, они утверждают, что-де “Апсны называется Абхазией, принадлежит эта страна абхазам. Вы ведь и сами утверждаете, что вы апсуа, а не абхазы. Абхазы же - это исконные грузины. Следовательно, Абхазия - это страна грузин”.
Допустим даже, что это так. Последуем за развитием их мысли в рамках логического размышления: пусть “грузины” - это “абхазы”, но какое тогда отношение они имеют к тем, кто называет себя картвелами? Иначе говоря, если мы, называющие себя “апсуа” не являемся “абхазами”, тогда и они, называющие себя “картвелами”, не являются “грузинами”. Так, несмотря на все ухищрения грузинских шовинистов, их аргументация не делает “картвелов” ни абхазами, ни грузинами. Вся эта риторика вызывает смех и не может обмануть человека.
Одной из последних опасностей остались для нас некоторые представители нашего народа, которые в погоне за чинами или просто в силу своей трусости выслуживаются перед грузинскими шовинистами, слепо следуя их указаниям, встают против своих людей. Горестно, что такие люди становятся потеряны для нашего народа, будто могут умереть ещё при жизни, хотя у них есть пока ещё время. Ведь во всех нас течет абхазская кровь! Не лучше ли будет, если наш народ в полном согласии и в едином порыве выступит против всяческой неправды, если мы будем бороться за истину?! Разве это не лучший путь не только для нашего, абхазского, но и для всякого другого народа? Следовать по пути правды тяжело, но разве есть в мире легкая дорога к истине?
Подумаем об этом вместе, вместе встанем за правду. Есть русская пословица: “Глас народа - глас Божий”. Кто бы то ни был, зачем вставать против голоса народа, зачем делать то, что неугодно Богу?
Перевод с абхазского Аслана Зантария.
Статья печатается с небольшими сокращениями.
